Черный доктор

17 сентября 2001 г.

"Вначале были Throbbing Gristle, Throbbing Gristle родили Psychic TV, Psychic TV родили Coil..." Так должен был начинаться Ветхий Завет английского индастриала -- музыкального направления, которое вот уже четверть века "не дает покоя" не кому-то конкретно, а в принципе. И в пульсации шумов, производимых адептами этого стиля, звуки Coil -- одни из самых загадочных и манящих. Группа, основанная в 1983 году Джоном Бэлансом и Питером Кристоферсоном -- извращенцами-аутсайдерами, любовниками Зазеркалья, скорпионовыми братьями по крови, поту и слезам, -- неизбежно воспринимается как один из флангов единого апокалиптического фронта, частью единой силы. Говоря о Coil, приходится вспоминать множество их соратников, с которыми они записывались и выступали, всех этих бесконечных иезуитов, тамплиеров и катаров от звука и слова: тут и Марк Алмонд, и Гэвин Фрайдей, и Бойд Райс, и Дэвид Тибет, и Дерек Джармен (в чьем фильме "Ангелическое общение" английская актриса Тильда Свинтон декламировала сонеты на фоне койловского саундтрека). Им много с кем по пути. Но они все равно ни на кого не похожи.

Для отечественных меломанов с эзотерическим уклоном концерт Coil в Москве мог привидеться разве что в горячечной предрассветной галлюцинации: они и во всем остальном мире-то выступают нечасто. Однако приехали и выступили -- да так, что побывавшим в ДК им. Горбунова в минувшую субботу осмыслять увиденное и услышанное предстоит еще долго. Сначала на сцене появился Иван Павлов -- одинокий человек, склонившийся над пультом в луче синего света, шведский экспериментатор-индустриалист русского происхождения, с помощью звуковых эффектов превративший дворец культуры в подобие легендарного дома своего сталинградского однофамильца. Отыграл мощно, но не злоупотребляя вниманием, потому что главное было, понятное дело, впереди. В принципе Coil -- группа вполне концептуальная. В текстах, названиях композиций, оформлении дисков прочитывается вполне определенный набор тем и символов -- смесь гей-декаданса, одержимости смертью и неприкрытого оккультизма. Но обо всем этом забываешь раз и навсегда, в тот самый момент, когда на сцену выходят люди в комбинезонах, раскачивают свисающие с потолка лампочки и голос Бэланса начинает пульсировать ритмично и неотвратимо: something... something... something... Не хочется вспоминать ни о Жане Жене, ни о Пазолини, ни о Лотреамоне, ни о прочих классиках "неизъяснимых наслаждений" -- всех тех, кого непременно упоминают в числе койловских предшественников и вдохновителей. Их выступление -- переживание абсолютно индивидуальное, свободное от всяческих культурных и контркультурных аллюзий. То, что происходит на концерте, нельзя назвать получением удовольствия или эстетическим опытом -- все, что творится на сцене, лежит далеко-далеко от привычных сфер. Теперь невозможно хихикать над пациентами Кашпировского, вскакивавшими некогда с мест и бешено вращавшими конечностями, -- просто становится очевидно, что есть силы, сопротивляться которым на самом деле невозможно. В конце выступления, когда под вспышками стробоскопа мозг окончательно расплавился и был раскатан в тонкий блин звуковым стопудовым катком, стало вдруг очень спокойно и легко. Неведомый классик "черной" литературы Томас Лиготти рассказывал о похожих состояниях: "И что бы я ни говорил, я не могу ни сопротивляться ей, ни выдать ее. Этого не может никто, потому что здесь никого нет. Только это тело, эта тень, эта тьма". Эта музыка будет вечной. Добавить нечего.

Смотрите также: