Кира Муратова: "Живые люди - это очень опасно"
6 июня 2001 г.
В российском конкурсе "Кинотавра" показали новый фильм Киры Муратовой
"Второстепенные люди". Премьера этой картины состоялась в феврале на
Берлинском фестивале, но неудачный перевод "убил" ее для всех, кроме
горстки русскоязычных критиков. И все же уже тогда стало ясно, что картина
является событием. Муратова -- едва ли не единственный наш (теперь,
впрочем, уже украинский) режиссер, сумевший на сломе эпох сохранить в
неприкосновенности своеобразный стиль, свою авторскую вселенную, которая не
слишком изменилась даже после вторжения новых реалий. А во "Второстепенных
людях" примет нового времени предостаточно: в районе свежеотстроенных
кирпичных коттеджей с башенками двое людей решают простенькую задачку --
как избавиться от нежелательного трупа. И все это с монотонным муратовским
отчаянием и ее же неподражаемым юмором. С пародийным лицом кавказской
национальности в блистательном исполнении Жана Даниэля и шокирующей, почти
зоофильской сценой, в которой хозяин взасос целует свою обезьяну. Как
удается Муратовой меняться, при этом сохраняя верность себе? Об этом и о
многом другом с Кирой МУРАТОВОЙ поговорила наш корреспондент Наталья
ШИВЕРСКАЯ.
-- Фильм "Три истории" пригласили на Берлинский фестиваль, когда он еще
не был смонтирован, на Московском фестивале "Письмо в Америку" показывали с
двух пленок, ваша последняя картина, "Второстепенные люди", законченная в
феврале 2001 года, уехала в Берлин сразу после перезаписи. Фестивали
борются за ваши картины, а деньги на новый проект все равно найти очень
трудно...
-- "Второстепенных людей" показали без субтитров. Устроили спешку,
бестолковую и вредную для фильма. Наши спонсоры так спешили попасть в
"Панораму" Берлина, что мы перезаписывали часть и сразу отправляли ее в
Киев, а целиком фильм, уже в перезаписи, мы до фестиваля сами и не видели.
И потом, несубтитрованный фильм был на международном фестивале -- это
означает, что его посмотрела только русскоязычная публика, и в то же время
картина уже "засветилась" и на ряд других фестивалей не приглашается. Но
если говорить просто, глупо и искренне, то мне все равно! Мне важно
закончить фильм, процесс, эту вещь в себе. А дальше... Я уже давно
разуверилась в том, что возможны перемены к лучшему от того, кому и как я
что-то скажу, кому какое дам интервью или понравлюсь ли определенной группе
зрителей. Если связать с последней работой, могу сказать, что фильм о
второстепенных людях будут смотреть именно второстепенные люди. Они, может
быть, будут изъявлять восторги, но денег мне не дадут по той простой
причине, что у них нет денег.
-- Можно ли назвать ваш новый фильм подарком второстепенным
людям?
-- Подарком? Эстетическое наслаждение -- это всегда подарок для каждого из
нас. Но в первую очередь я делала подарок себе.
-- Кроме кино что еще доставляет радость? И в радость ли само кино с
такими проблемами?
-- Нет, кино -- это радость! Никаких других настоящих радостей для меня
нет. Я знаю, что мне всегда на съемочной площадке будет хорошо,
обязательно. А иначе этим очень трудно и мучительно заниматься.
-- У каждого из ваших фильмов своя судьба, и в каждом из них была
какая-то "бомба". В "Астеническом синдроме" ее обезвреживали цензурными
запретами, а в "Трех историях" она взорвалась у зрителей в руках. Во
"Второстепенных людях" есть такой тикающий механизм?
-- Это довольно скромный фильм, умиротворенный и умиротворяющий. В нем есть
острые и ужасные моменты, но они скрашены, сглажены, и никого, по-моему, не
мучат. Я ведь не даром на обложке сценария написала "умеренный триллер с
привкусом водевиля". Нет, никаких "бомб" ни в коем случае.
-- Один из персонажей "Второстепенных людей" -- душевнобольной. Что вам
интересно в образе блаженного, ведь он настолько растиражирован в
кино?
-- Этого героя играет двадцатилетняя восходящая звезда и модель Филипп
Панов. А в образе мне интересна, как и всем, некая первобытность рефлексов,
то, что нам интересно и в животном, -- искренность реакций, прямота.
Пленяет, наверное, такая беззащитность, безобидность -- если это не
какой-нибудь маньяк злобный, а просто юродивый. Он безопасен, мы всегда в
его присутствии испытываем доброжелательное превосходство и в то же время
нежность, доброту. Все остальные люди, нормальные и здоровые, могут
обернуться кем угодно, они же все оборотни, а этот нет, этот сразу такой,
какой есть.
-- Во "Второстепенных людях" вы сделали что-нибудь по-иному, не так, как
сделали бы раньше?
-- Ну, во-первых, здесь поют песенки, все хорошо кончается. Здесь все
окрашено более светлым юморком, что ли. Хотя за этим и скалятся какие-то
нехорошие, страшные рожи. На самом деле, из себя ведь не выскочишь и не
выпрыгнешь, и поэтому это всегда вариации, просто они могут быть окрашены в
разные тона.
-- Вы хотели бы создать свою творческую мастерскую, растить
учеников?
-- Нет, вот это точно нет. Я пыталась этим заниматься, но это не
фиксируемый процесс, так же, как, например, театр. И вот эта
нефиксированность меня раздражает. Это эфемерно. Почему кино для меня
является родиной? Потому что все, что ты там сделал, ты зафиксировал на
пленке -- и оно есть! Помимо тебя! А педагогический дар предполагает такое
удовольствие, как выращивание цветка, который без тебя тут же может
погибнуть, -- он хрупкий. Кино и педагогика -- это совсем разные вещи.
Живые люди -- это очень опасно, понимаете, живые... Я всегда говорю, что
хочу их всех загнать в пленку, и все! После этого они могут делать все, что
угодно: пить, болеть, умереть. Они уже существуют, они уже мои, и не только
мои. Я могу умереть, со мной может произойти что угодно, но эта вещь
существует помимо них, помимо меня! Существует...