В дурном вкусе
1 августа 2001 г.
Для начала разделаемся с сюжетом, тем более что звучит он до невозможности
привлекательно и многообещающе. Нищий поэт из Англии по имени Кристиан (Юэн
Макгрегор) приезжает в богемный Париж рубежа веков, знакомится с
Тулуз-Лотреком (Джон Легуизамо), возглавляющим банду любителей абсента,
любви и свободы самовыражения, влюбляется в прекрасную куртизанку Сатин
(Николь Кидман) и пишет для нее пьесу, которая сделает из танцовщицы "Мулен
Руж" великую актрису. Дальше будет любовный треугольник, неизлечимая
болезнь, мнимое предательство и любовь сильнее смерти. Добавьте к этому
визуальную фантазию режиссера -- и получите идеальный фильм для официальных
церемоний международных кинофестивалей класса "А" ("Мулен Руж" открывал
Канн и закрывал Москву). Ярко, броско, эффектно. Жаль только, что зовут
режиссера Баз Лурман, а в фильмографии его были и такие фильмы, как "Только
в танцевальном зале" и "Ромео + Джульетта".
Деньги портят не только обывателей, но и талантливых режиссеров. Спорить с
этой грустной банальностью бессмысленно. Лишь у единиц, вроде голливудского
вундеркинда Тима Бартона, чья "Планета обезьян" бьет в эти дни кассовые
рекорды американского проката, получается снимать чем дороже, тем лучше.
Австралийский вундеркинд Баз Лурман, заявивший о себе в 1992 году на
Каннском фестивале, где состоялась премьера его дебюта "Только в
танцевальном зале", среди этих единиц, увы, не значится.
Ограничения идут творческой свободе только на пользу -- еще одна
банальность, и снова, как ни печально, неопровержимая. Когда Лурман боролся
с сопротивлением материала -- расширял ограниченное пространство танцзала
до размеров вселенной, наполнял свои фильмы разными затейливыми штучками,
найденными в бабушкином чулане, хранил святую верность шекспировскому
тексту (для современной версии "Ромео и Джульетты" он даже придумал
пистолеты марки Dagger -- "Кинжал", лишь бы не менять великую строчку
"Кинжал ошибся!"), получалось здорово. Ну, а когда Николь Кидман в образе
феи с этикетки абсента взлетает ввысь, роняя золотую мишуру, выходит, как в
компьютерной заставке или рекламе "высших ценностей". Когда влюбленный поэт
и смертельно больная куртизанка распевают над крышами сказочного Парижа
образца 1900 года попурри из песен самых знаменитых поп-групп -- от Beatles
до U2, фильм становится подозрительно похож на капустник. И лишь когда
очень хороший английский актер Джим Броудбент исполняет разухабистую версию
Like a Virgin Мадонны, а потом неприлично голосит Show Must Go On,
становится более-менее понятно, зачем режиссеру понадобился весь этот
мелодраматический бардак.
Кажется, Лурман хотел создать гимн массовой культуре, превознести китч со
всей его избыточностью и наивной наглостью. Он хотел доказать, что если
нарезать всю пошлость мира кадрами не более двух секунд каждый, взболтать,
размешать и подкрасить своим уникальным чувством стиля, клише оживут и еще
послужат делу добра и красоты. В доказательство вкралась логическая ошибка:
красота дурного вкуса -- в его анонимности, и всякое авторское щегольство
ей противопоказано. А стилизация китча сама становится дурным вкусом, когда
на ее создание тратится более 50 млн долларов.